Иуда никогда не обращал на кого-либо дуло пистолета, не угрожал ножом, не умывался кровью. Он любил вкладывать в чужие руки петлю, в умы – дурную идею, невзначай наступать на мозоль, раскланиваясь, и закрывать за собой дверь.
читать дальшеИуде нравилось запускать тщательно отлаженный механизм по неверному маршруту, дергать за нитки логики, бросаться намеками и наблюдать из-за кулис.
Только Медея всегда жила по сбитым ориентирам, не подчинялась правилам логики, этикета и здравого смысла, намеки просачивались сквозь её внимание, оставаясь незамеченными. Она всегда была на первом плане, не прячась, как Иуда, за муляжами: Ведьма была честна, пила жизнь залпом и рубила с плеча, а в её огромных черных глазах горело неведомое ему знание, примитивное, первобытное, на уровне инстинктов, досадно простое, как дыхание, и всё равно непостижимое. Медея назло выставляла его напоказ, как и своё несовершенство, как и всё, что в ней было – а было так много, что невозможно обхватить всё разом. Иуда давился этим чужеродным чем-то, оно вставало поперек горла, и лжец истекал собственной желчью, выжигавшей внутренности.
Иуда не знал, что было во взгляде Медеи, но точно был уверен в том, чего там не было никогда: разума, хладнокровия и каких-либо тормозов.
В своей голове – отяжелевшей от мыслей и мешков под глазами голове на цыплячьей шее – он вливал Ведьме в глотку свою желчь, она жглась кислотой, капала на лицо, разъедая пергаментную кожу. Медея захлебывалась – в криках, безумном хохоте и желчи, а Иуда хлестал по её спине размоченными плетьми, стягивал до треска на дыбе, сжигал на костре. Ему словно сорвали тормоза, и понесло, понесло, понесло, как будто отпустили туго натянутую пружину и он на полной скорости пробил непостижимое знание тараном.
Костер разгорелся, пот лил градом, кровь текла багрово-черными струйками. Пахло жареным. Никто уже не кричал и не смеялся.
Это был другой Иуда, думал он, и проснулся. В волосах нашлась солома.
Ему казалось, что в Гадюшнике минуло несколько лет, хоть внешне ничто этого не выдавало: всё те же исписанные стены, скачущие буквы и всепроникающий мрак, в тот момент тёмной копотью сгустившийся ближе к потолку. Прошло несколько лет – именно столько необходимо Иуде, чтоб окончательно выспаться. Он чувствовал себя бодрым как никогда.
Медеи нигде не оказалось. Об её исчезновении даже никто не заикнулся, все были заняты другим – пытались проветрить Террариум настолько, насколько возможно проветрить помещение с заколоченными окнами. Бес жонглировал чужими ингаляторами, Сарказм прятал нос в респираторе, лениво следил за манипуляциями Трикстера, прерываясь на приступы кашля, Зверь так яростно пытался отодрать намертво прибитые к раме гвозди, что Иуда разумно предпочел отойти подальше.***
Он считает, ну право, зачем эти драки, зачем подыхать, как последней собаке и взводить на прицел. Лучше тонко объехать законы, умывание кровью считать дурным тоном и из каждого Ада – цел. Лучше вам – улыбнуться, вам – подмигнуть, ну и ваша – петля в углу. Пусть все будут артистами, я - за кулисами от скромности не умру.
(с)ашина рифма Лучше дергать за ниточки, точки, и кисточки, оплетать вокруг всех свою мысль.
Только – жжет, червоточит и колет под строчками. Медее неведом смысл.
Сбиты настройки и огненно-стойкая Ведьма идет напролом, сумасшедшая, дура – на амбразуру, налево – и сквозь бурелом. Сбиты настройки, вовек не подстроить – Медее смешон маскарад. С плеча и с размахом – с упреком, без страха – останется все же цела.
В черных глазах – неведомое, в движениях – старое, древнее, все вместе рождает страх. Против хитросплетения бессильно любое движение, только в её глазах все, что считается нужное – становится грязной лужею, становится мелочью, сном. Чем-то как костью давится – желчь не выходит, а плавится.
«Лжец, тебе поделом!»
Непонимание валится грудой, он же – предатель, он же – Иуда, должен бы понимать. Понимать, что откуда, зачем, всё и сразу, только – в щепки рассудок, навзничь – смысл и разум, Медея идет умирать.
«Если не можешь, Иуда, освободиться сам, если мешки под глазами стали вторые глаза, помни, что ты на дне. Если ты ищешь спасения, ты его не найдешь, если заглянешь в себя, то ничего не поймешь. Если ты ищешь Ада – Ад в твоей голове!»
Яд из мысли и желчи льется Медее в глотку, кожа трещит у Медеи, да только всё – бес толку – Ведьма хохочет зло, Ведьме в тонкую кожу впивается черная дыба, Ведьма хохочет безжалостно, Ведьма почти убита – Иуде не до тормозов. Непостижимое – в трещины, Медея смеется – затрещиной бьет её смех по нему.
Смех обрывается резко и жарено, пахнет палёным, пахнет подпаленным, Иуда встает в своей спальне и найдет в волосах траву.NB: на дописать
@темы:
внутренние миры,
вечный черновик