ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
The Reward from The Animation Workshop on Vimeo.
идеальнейшее видео.
нет, правда. все мои представления об идеальной дружбе.
суббота, 09 февраля 2013
идеальнейшее видео.
нет, правда. все мои представления об идеальной дружбе.
четверг, 07 февраля 2013
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
Я не собираюсь сниматься в тупых фильмах про зомби — хотя я и люблю фильмы про зомби. Но если уж я сыграю в фильме про зомби, то это должен быть великий фильм про зомби. Номер один среди всех фильмов про зомби — гребаный король жанра. ©
провокация в чистом виде, я считаю
провокация в чистом виде, я считаю
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
Ну, никогда не говори «никогда», но я пытаюсь остаться в ситуации, когда двух сломленных людей притягивает друг к другу. И если мы все же будем вместе, то я не хочу быть обольстителем. Я хочу, чтобы Дерил был в этом неловок. В одном из интервью я уже говорил, что если мы займемся любовью, то я бы хотел, чтобы Дерил преждевременно кончил и потом рыдал в углу.
Сначала была идея о том, чтобы я появился с криками, чтобы я отбивался и старался всех убить. Но я часто делаю такое, а это была отличная возможность показать отношения между братьями, сыграть больше, чем страх перед ситуацией или Губернатором. Чем более я напуган, тем больше это влияет на ситуацию между братьями. Мол, ты же старший брат, я младший, защити меня! Я знаю взрослых людей, которые до сих пор в присутствии старших братьев ведут себя, словно меньшие братья.
На самом деле, ему не обязательно быть там, ему не нужна группа для защиты, он может охотиться, чтобы добыть еду и сможет позаботиться о себе, наверное, лучше, чем кто-либо другой. Но то, что его держит – это начало его становления таким человеком, которым бы он никогда не стал, если бы все не пошло к чертям. Я всегда пытался играть его так, как если бы он вырос в расистском и наркоманском мире, но всегда его стыдился. Вроде «Я не хочу принимать наркотики, не хочу быть расистом, хочу, чтобы передо мной были новые возможности». Думаю, он по-новому оценивает себя, зная, что люди на него рассчитывают.
еще немного, и я начну смотреть Walking Dead, честно.
норман, зачем ты гладишь меня по кинкам.
- Ты постоянно играешь роли крутых ребят: Дерил, твои роль в Блейде 2 и Святых из трущоб. Хотел ли ты когда-нибудь сыграть в романтической комедии с Риз Уизерспун?
- Моя мама постоянно говорит «Почему ты никогда не играешь в романтических комендиях с Дженнифер Лав Хьюитт?» И, кстати, мне предлагали роль в этом фильме с Сигурни Уивер и Дженнифер Лав Хьюитт…
- «Сердцеедки»?
- Не буду использовать против тебя то, что ты знаешь название. Но мой агент позвонил и сказал «Тебе предлагают роль в фильме с Дженнифер Лав Хьюитт». А я ответил «Что? Я ее насилую? Или убиваю? Кого я там играю?». Агент говорит, что «Нет, ты там просто милый парень», а я «Ну, я не знаю». ©
сразу видно, свой человек
Сначала была идея о том, чтобы я появился с криками, чтобы я отбивался и старался всех убить. Но я часто делаю такое, а это была отличная возможность показать отношения между братьями, сыграть больше, чем страх перед ситуацией или Губернатором. Чем более я напуган, тем больше это влияет на ситуацию между братьями. Мол, ты же старший брат, я младший, защити меня! Я знаю взрослых людей, которые до сих пор в присутствии старших братьев ведут себя, словно меньшие братья.
На самом деле, ему не обязательно быть там, ему не нужна группа для защиты, он может охотиться, чтобы добыть еду и сможет позаботиться о себе, наверное, лучше, чем кто-либо другой. Но то, что его держит – это начало его становления таким человеком, которым бы он никогда не стал, если бы все не пошло к чертям. Я всегда пытался играть его так, как если бы он вырос в расистском и наркоманском мире, но всегда его стыдился. Вроде «Я не хочу принимать наркотики, не хочу быть расистом, хочу, чтобы передо мной были новые возможности». Думаю, он по-новому оценивает себя, зная, что люди на него рассчитывают.
еще немного, и я начну смотреть Walking Dead, честно.
норман, зачем ты гладишь меня по кинкам.
- Ты постоянно играешь роли крутых ребят: Дерил, твои роль в Блейде 2 и Святых из трущоб. Хотел ли ты когда-нибудь сыграть в романтической комедии с Риз Уизерспун?
- Моя мама постоянно говорит «Почему ты никогда не играешь в романтических комендиях с Дженнифер Лав Хьюитт?» И, кстати, мне предлагали роль в этом фильме с Сигурни Уивер и Дженнифер Лав Хьюитт…
- «Сердцеедки»?
- Не буду использовать против тебя то, что ты знаешь название. Но мой агент позвонил и сказал «Тебе предлагают роль в фильме с Дженнифер Лав Хьюитт». А я ответил «Что? Я ее насилую? Или убиваю? Кого я там играю?». Агент говорит, что «Нет, ты там просто милый парень», а я «Ну, я не знаю». ©
сразу видно, свой человек
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
- Мне стало страшно, - говорит он, и глаза его горят. – Бесконечно. Адово. До беспамятства страшно.
Он доходит до шёпота, с удовольствием смакуя каждое слово, и Тогучи просто нечем на это ответить.
- Ты меня понимаешь?
- Не понимаю, - Тогучи качает головой. Он давно отказался что-либо в нём понимать. – Ты выбежал из метро как ошпаренный. И чуть не попал под машину, если ты забыл.
- И?
- Учитывая скорость, то ты бы умер, – на самом деле, Тогучи не уверен, может быть, Кобаяши отделался бы парочкой переломов, но какое это сейчас имеет значение. Ничем хорошим оно бы не кончилось - факт.
Хотя и тому, что происходит сейчас, вряд ли можно дать определение «хорошо».
У Ёске такой взгляд, будто он всё прочитал на лице Кикуо. У Кикуо такое чувство, будто он соврал на допросе, но оно сейчас совсем неуместно.
- Откуда тебе знать, - говорит Кобаяши почти отрешенно. – Вдруг я бы просто проснулся.
Тогучи кривится.
- Нет. Хватит. Хватит пороть чушь из серии, как было в том самом фильме.
- Иногда мне кажется, что я как раз в каком-то гребаном, черт его возьми, фильме, - как можно вложить столько ненависти в такой спокойный тон.
Тогучи снова нечего сказать. Он отрывает от пачки фольгу и начинает её теребить. Кобаяши неотрывно следит за его пальцами с выражением какой-то свирепой радости.
- Ты идиот, - капитулирует Тогучи, и Ёске реагирует так, как будто ждал этой фразы. – Ненормальный, долбанутый и-ди-от.
- Почти, - пожимает плечами. – У меня есть справка. Если ты забыл.
Кикуо прикуривает, и через полминуты Кобаяши решается на контрольный.
- Я перестал принимать нейролептики. Уже две недели, и я почти счастлив.
- Почти.
- Мне не страшно. Мне никак. До чего я мог когда-либо дойти, я уже дошел. Я в гребаном фильме и не могу проснуться.
- Заткнись. Я иду пить.
Он доходит до шёпота, с удовольствием смакуя каждое слово, и Тогучи просто нечем на это ответить.
- Ты меня понимаешь?
- Не понимаю, - Тогучи качает головой. Он давно отказался что-либо в нём понимать. – Ты выбежал из метро как ошпаренный. И чуть не попал под машину, если ты забыл.
- И?
- Учитывая скорость, то ты бы умер, – на самом деле, Тогучи не уверен, может быть, Кобаяши отделался бы парочкой переломов, но какое это сейчас имеет значение. Ничем хорошим оно бы не кончилось - факт.
Хотя и тому, что происходит сейчас, вряд ли можно дать определение «хорошо».
У Ёске такой взгляд, будто он всё прочитал на лице Кикуо. У Кикуо такое чувство, будто он соврал на допросе, но оно сейчас совсем неуместно.
- Откуда тебе знать, - говорит Кобаяши почти отрешенно. – Вдруг я бы просто проснулся.
Тогучи кривится.
- Нет. Хватит. Хватит пороть чушь из серии, как было в том самом фильме.
- Иногда мне кажется, что я как раз в каком-то гребаном, черт его возьми, фильме, - как можно вложить столько ненависти в такой спокойный тон.
Тогучи снова нечего сказать. Он отрывает от пачки фольгу и начинает её теребить. Кобаяши неотрывно следит за его пальцами с выражением какой-то свирепой радости.
- Ты идиот, - капитулирует Тогучи, и Ёске реагирует так, как будто ждал этой фразы. – Ненормальный, долбанутый и-ди-от.
- Почти, - пожимает плечами. – У меня есть справка. Если ты забыл.
Кикуо прикуривает, и через полминуты Кобаяши решается на контрольный.
- Я перестал принимать нейролептики. Уже две недели, и я почти счастлив.
- Почти.
- Мне не страшно. Мне никак. До чего я мог когда-либо дойти, я уже дошел. Я в гребаном фильме и не могу проснуться.
- Заткнись. Я иду пить.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
иногда я задаюсь вопросом, на что конкретно я трачу своё время. не уверен, что хочу услышать ответ, потому что ничего хорошего он не обещает.
I have sinned exceedingly in thought, word and deed: mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.
закачаюсь растворимым кофе и понесу свое тело в университет изображать ходячее бревно.
I have sinned exceedingly in thought, word and deed: mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.
закачаюсь растворимым кофе и понесу свое тело в университет изображать ходячее бревно.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
и каждый раз, когда я начинаю ныть, что я не боец, а трусливая штабная крыса, брат напоминает мне, что в руках у меня винтовка, а он - у плеча, и мы в самом разгаре войны.
так-то. спасибо, что ты у меня есть.
.
прости, прорвало что-то
так-то. спасибо, что ты у меня есть.
.
прости, прорвало что-то
среда, 06 февраля 2013
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
как говорил один человек, "чтоб мне на рельсах заснуть".
читать дальше
а где-то Майк Каррэн ищет лейтенанта Дина Маршалла.
и меня это уже, к счастью, не касается. читаю без боли и уколов совести.
наконец-то.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
картина маслом просто.
смотрели с братом "должника", вместо джека о'коннела рядом с ротом четко виделся колин фаррелл. он просто обязан там быть.
вторник, 05 февраля 2013
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
ты следишь за мной, что ли
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
когда-нибудь я научусь правильно анализировать то, что происходит в моей жизни.
а сейчас время скоропалительных выводов в никуда.
а сейчас время скоропалительных выводов в никуда.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
и ещё раз: это неловкий момент, когда ридус (и тут я понимаю, что можно дальше не продолжать вообще).
я знаю, чем убью остаток ночи.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
Совершенно не умею реагировать на проявления чужой симпатии. В большинстве случаев мне все кажется либо слишком лицемерным и наигранным, либо гиперболизированным и ошибочным, я знаю - человек заблуждается. Нет, я понимаю, этикет. Нет, я понимаю, общепризнанные методы социализации, но когда мне кажется, что чужого позитива слишком много, мне хочется то ли съебать к чертям, то ли въебать с ноги, то ли того и другого сразу.
Когда только после жалкого месяца знакомства мне с видом жертвы вручают сердце, не забывая подчеркнуть трагизм ситуации, я понятия не имею, что мне делать с ненужным куском мяса.
Меня ставит в тупик влюбленность чужих людей. Иногда я даже не понимаю, о чем мне говорят и что хотят донести. Уровень мышления устроен по-разному, я почти физически ощущаю скрежет при соприкосновении, что за мазохизм?
Меня пугает влюбленность друзей, которые не хотят таковыми быть. Как будто "друг" - это так мало, на самом деле - это безгранично необъятное.
"Ему казалось, что его любят не те и не за то". Привет, Джонатан Гловер.
Я часто лгу, но в этом ненавижу лгать ни себе, ни другим, пусть и поступаю я по-свински, но хотя бы в этом не вру никому. Лучше я буду делать больно, чем пускать пыль в глаза.
Начинай быть честным со всеми и с самим собой тоже.
excelsior.
Когда только после жалкого месяца знакомства мне с видом жертвы вручают сердце, не забывая подчеркнуть трагизм ситуации, я понятия не имею, что мне делать с ненужным куском мяса.
Меня ставит в тупик влюбленность чужих людей. Иногда я даже не понимаю, о чем мне говорят и что хотят донести. Уровень мышления устроен по-разному, я почти физически ощущаю скрежет при соприкосновении, что за мазохизм?
Меня пугает влюбленность друзей, которые не хотят таковыми быть. Как будто "друг" - это так мало, на самом деле - это безгранично необъятное.
"Ему казалось, что его любят не те и не за то". Привет, Джонатан Гловер.
Я часто лгу, но в этом ненавижу лгать ни себе, ни другим, пусть и поступаю я по-свински, но хотя бы в этом не вру никому. Лучше я буду делать больно, чем пускать пыль в глаза.
Начинай быть честным со всеми и с самим собой тоже.
excelsior.
понедельник, 04 февраля 2013
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
я же не хуйло.
я все напишу.
я все напишу.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
брат, ты просто бог. в этом - прям всё.
нечего добавить.
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
пятница, 01 февраля 2013
ЧОРНА МЕСА ПОЧИНАЄТЬСЯ
Она такая резкая и злая, такая ни на кого больше не похожая, что я вздрагиваю от беззаконного спазма счастья. Она такая настоящая, такая Клэр.
*
Джонатан не любит уступать Ребекку даже ее собственным снам. Но когда Клэр протягивает руки, он, хоть и нехотя, все-таки отдает ее. Клэр прижимает ее к себе.
— Эй, сладкая моя, — шепчет она. — Что случилось? Просто небольшой приступ экзистенциального отчаянья?
*
— Ну-ну, мисс Ребекка, — говорит она, — это же просто неразумно. А впрочем, с какой стати ты должна вести себя разумно? Боже, если когда-нибудь я начну требовать от тебя разумности, застрели меня, договорились?
*
Я беру малярную кисть и тоже начинаю красить. Джимми выдает свое бархатное рокотание — живой голос из мира мертвых. Мы с Джонатаном замазываем последние трещины, покачиваясь под музыку. В этом есть своего рода совершенство — вместе красить стену под пение Джимми. В этом есть связь времен, состоявшееся попадание в будущее. Эта мысль приходит ко мне внезапно, заставая врасплох то, о чем я мечтал, сбылось. У меня есть брат, с которым можно работать бок о бок. Дополненное и исправленное будущее, как лампочка, горит над нашими головами.
В наших отношениях с Джонатаном есть один нюанс, который невозможно объяснить словами. Наш союз уходит корнями в такую глубину, куда третьему человеку, даже если бы мы этого очень захотели, просто невозможно проникнуть. Мы обожаем Клэр, но все-таки она не из нашей команды. Все-таки нет. То, что объединяет нас, сильнее секса. Больше любви. Мы — одно целое. Я — это он, а он — это я, рожденный в другой оболочке. Мы любим Клэр, но она — не мы. Лишь он и я можем быть одновременно и собой и другим.
*
— Мне бы хотелось раскрыть секрет твоего олимпийского спокойствия. Вот мы, являя собой весьма странную и не слишком ортодоксальную семейку, сидим в этом доме, который того гляди развалится; мы с Джонатаном спорим, кому принадлежит мой ребенок…
— Наш ребенок, — говорит Джонатан. — Серьезно, Клэр, это уже не смешно.
— Так вот, мы спорим, кому принадлежит наш ребенок, а тебе хоть бы хны, ты невозмутим, как Дагвуд Бамстед. Иногда мне кажется: если что и прилетело к нам с Юпитера, так это как раз ты.
— Вполне возможно, — говорю я. — Во всяком случае, я ничего особо странного тут не нахожу.
Она переводит взгляд на потолок; ее глаза расширяются, превращаясь в два черных диска.
— Я, конечно, сразу должна была догадаться, — говорит она, — как только увидела тебя с этим гнездом на голове и в джинсах «Кельвин Кляйн». Ведь ты же потом буквально за сутки превратился в человека из Ист-Виллидж. Смешно. Оказывается, это мы с Джонатаном консерваторы. Это нам, когда мы заглядываем в зеркало, требуется более-менее точно знать, что мы там увидим. А тебе все нипочем. Ты можешь делать все что угодно.
— Нет, — отвечаю я ей. — Не могу.
— Да? Ну назови что-нибудь, чего бы ты не сделал.
— Ну, например, я не стал бы жить один. Ты знаешь, что я никогда не жил один.
— Ага, — говорит она. — Значит, тебе нужна компания, так? Ты просто мимикрируешь под окружающих. Как же я раньше не догадалась?! Живя с родителями Джонатана, ты был огайским пай-мальчиком, живя в Ист-Виллидж, ты был хладнокровным парнем, а теперь ты этакий славный папа-хиппи. Ты просто предлагаешь людям то, чего они от тебя ждут. Так, да?
— Не знаю, — отвечаю я.
Есть вещи, которые мне трудно ей объяснить, я просто не знаю как. Я связан и с живыми и с мертвыми. Я живу не только для себя, не только за себя одного.
— Клэр, — говорит Джонатан с другого края кровати. — Что это ты вдруг превратилась в Нэнси Дрю от психоанализа? Или ты всерьез думаешь объяснить всего Бобби в нескольких фразах?
— В этой жизни, — говорит она, — мы так и движемся: от фразы к фразе.
а в фильме все изложено в куда более приятном свете, более оптимистичном, но менее интересном
*
Уже зрелой женщиной я влюбилась в юмор и ум Джонатана и, подозреваю, в его безвредность. Он не был ни фригидным, ни агрессивным, ни мужчиной, ни женщиной. Общение с ним не таило угрозы провала через секс. Теперь я видела, что и Ребекка тоже когда-нибудь в него влюбится. В нем была притягательность отца и теплота матери без свойственной женщинам параноидальной тревожности — Ребекка не умерла бы от ужаса, если бы Джонатан на миг забыл о ее существовании. После целого дня, проведенного на работе, он возвращался домой с подарками, искренне соскучившийся. Бобби был немножко отстраненным, я — слишком постоянной. Джонатан излучал обаяние, только усиливаемое его ежедневным многочасовым отсутствием. Ребекка будет его. Мы с Бобби будем ей небезразличны, но ее сердце будет принадлежать Джонатану.
*
— А я, — сказал он, — сильно подозреваю, что все эти разговоры о критической массе не более чем попытка оправдания собственного статуса. Бобби, Клэр и я счастливы вместе и не собираемся расставаться.
— Но есть уроки истории.
— Ничто не стоит на месте. Мама, неужели ты не видишь, что мы живем уже совсем в другом мире? Может быть, завтра вообще конец света, так почему же мы должны вечно во всем себе отказывать?
— Люди рассуждают о конце света с тех пор, как мир стоит. Однако он все не наступает, да и сам мир не слишком-то изменился.
— Как ты можешь так говорить? — воскликнул он. — Посмотри на себя.
Я знала, что стою под открытым небом на меловой, красно-серой земле. Я знала, что на мне джинсы и замшевая куртка.
— Ты думаешь, что, когда дойдет до выяснения отношений, — сказала я, — Бобби выберет тебя? Ты на это рассчитываешь, да? Ты думаешь, что Клэр уйдет в тень, а вы с Бобби будете вдвоем растить этого ребенка, так, что ли?
Он взглянул на меня, и вдруг я все поняла. Все: его страсть к мужчинам, его чувство вины, его горечь и гнев. Я почувствовала это, потому что его гнев был женским гневом. В нем жило женское чувство предательства. Ему казалось, что его несправедливо вытеснили на периферию, что его любят не те и не за то. Был миг, когда я его испугалась. Испугалась собственного сына в этом безлюдном месте. Мы защитились молчанием. Это было единственное, что нам оставалось, чтобы не наброситься друг на друга с диким визгом, чтобы не начать кусаться и царапаться. Выяснять отношения более спокойным образом мы не могли — нам обоим было слишком не по себе.
*
Джонатан не любит уступать Ребекку даже ее собственным снам. Но когда Клэр протягивает руки, он, хоть и нехотя, все-таки отдает ее. Клэр прижимает ее к себе.
— Эй, сладкая моя, — шепчет она. — Что случилось? Просто небольшой приступ экзистенциального отчаянья?
*
— Ну-ну, мисс Ребекка, — говорит она, — это же просто неразумно. А впрочем, с какой стати ты должна вести себя разумно? Боже, если когда-нибудь я начну требовать от тебя разумности, застрели меня, договорились?
*
Я беру малярную кисть и тоже начинаю красить. Джимми выдает свое бархатное рокотание — живой голос из мира мертвых. Мы с Джонатаном замазываем последние трещины, покачиваясь под музыку. В этом есть своего рода совершенство — вместе красить стену под пение Джимми. В этом есть связь времен, состоявшееся попадание в будущее. Эта мысль приходит ко мне внезапно, заставая врасплох то, о чем я мечтал, сбылось. У меня есть брат, с которым можно работать бок о бок. Дополненное и исправленное будущее, как лампочка, горит над нашими головами.
В наших отношениях с Джонатаном есть один нюанс, который невозможно объяснить словами. Наш союз уходит корнями в такую глубину, куда третьему человеку, даже если бы мы этого очень захотели, просто невозможно проникнуть. Мы обожаем Клэр, но все-таки она не из нашей команды. Все-таки нет. То, что объединяет нас, сильнее секса. Больше любви. Мы — одно целое. Я — это он, а он — это я, рожденный в другой оболочке. Мы любим Клэр, но она — не мы. Лишь он и я можем быть одновременно и собой и другим.
*
— Мне бы хотелось раскрыть секрет твоего олимпийского спокойствия. Вот мы, являя собой весьма странную и не слишком ортодоксальную семейку, сидим в этом доме, который того гляди развалится; мы с Джонатаном спорим, кому принадлежит мой ребенок…
— Наш ребенок, — говорит Джонатан. — Серьезно, Клэр, это уже не смешно.
— Так вот, мы спорим, кому принадлежит наш ребенок, а тебе хоть бы хны, ты невозмутим, как Дагвуд Бамстед. Иногда мне кажется: если что и прилетело к нам с Юпитера, так это как раз ты.
— Вполне возможно, — говорю я. — Во всяком случае, я ничего особо странного тут не нахожу.
Она переводит взгляд на потолок; ее глаза расширяются, превращаясь в два черных диска.
— Я, конечно, сразу должна была догадаться, — говорит она, — как только увидела тебя с этим гнездом на голове и в джинсах «Кельвин Кляйн». Ведь ты же потом буквально за сутки превратился в человека из Ист-Виллидж. Смешно. Оказывается, это мы с Джонатаном консерваторы. Это нам, когда мы заглядываем в зеркало, требуется более-менее точно знать, что мы там увидим. А тебе все нипочем. Ты можешь делать все что угодно.
— Нет, — отвечаю я ей. — Не могу.
— Да? Ну назови что-нибудь, чего бы ты не сделал.
— Ну, например, я не стал бы жить один. Ты знаешь, что я никогда не жил один.
— Ага, — говорит она. — Значит, тебе нужна компания, так? Ты просто мимикрируешь под окружающих. Как же я раньше не догадалась?! Живя с родителями Джонатана, ты был огайским пай-мальчиком, живя в Ист-Виллидж, ты был хладнокровным парнем, а теперь ты этакий славный папа-хиппи. Ты просто предлагаешь людям то, чего они от тебя ждут. Так, да?
— Не знаю, — отвечаю я.
Есть вещи, которые мне трудно ей объяснить, я просто не знаю как. Я связан и с живыми и с мертвыми. Я живу не только для себя, не только за себя одного.
— Клэр, — говорит Джонатан с другого края кровати. — Что это ты вдруг превратилась в Нэнси Дрю от психоанализа? Или ты всерьез думаешь объяснить всего Бобби в нескольких фразах?
— В этой жизни, — говорит она, — мы так и движемся: от фразы к фразе.
а в фильме все изложено в куда более приятном свете, более оптимистичном, но менее интересном
*
Уже зрелой женщиной я влюбилась в юмор и ум Джонатана и, подозреваю, в его безвредность. Он не был ни фригидным, ни агрессивным, ни мужчиной, ни женщиной. Общение с ним не таило угрозы провала через секс. Теперь я видела, что и Ребекка тоже когда-нибудь в него влюбится. В нем была притягательность отца и теплота матери без свойственной женщинам параноидальной тревожности — Ребекка не умерла бы от ужаса, если бы Джонатан на миг забыл о ее существовании. После целого дня, проведенного на работе, он возвращался домой с подарками, искренне соскучившийся. Бобби был немножко отстраненным, я — слишком постоянной. Джонатан излучал обаяние, только усиливаемое его ежедневным многочасовым отсутствием. Ребекка будет его. Мы с Бобби будем ей небезразличны, но ее сердце будет принадлежать Джонатану.
*
— А я, — сказал он, — сильно подозреваю, что все эти разговоры о критической массе не более чем попытка оправдания собственного статуса. Бобби, Клэр и я счастливы вместе и не собираемся расставаться.
— Но есть уроки истории.
— Ничто не стоит на месте. Мама, неужели ты не видишь, что мы живем уже совсем в другом мире? Может быть, завтра вообще конец света, так почему же мы должны вечно во всем себе отказывать?
— Люди рассуждают о конце света с тех пор, как мир стоит. Однако он все не наступает, да и сам мир не слишком-то изменился.
— Как ты можешь так говорить? — воскликнул он. — Посмотри на себя.
Я знала, что стою под открытым небом на меловой, красно-серой земле. Я знала, что на мне джинсы и замшевая куртка.
— Ты думаешь, что, когда дойдет до выяснения отношений, — сказала я, — Бобби выберет тебя? Ты на это рассчитываешь, да? Ты думаешь, что Клэр уйдет в тень, а вы с Бобби будете вдвоем растить этого ребенка, так, что ли?
Он взглянул на меня, и вдруг я все поняла. Все: его страсть к мужчинам, его чувство вины, его горечь и гнев. Я почувствовала это, потому что его гнев был женским гневом. В нем жило женское чувство предательства. Ему казалось, что его несправедливо вытеснили на периферию, что его любят не те и не за то. Был миг, когда я его испугалась. Испугалась собственного сына в этом безлюдном месте. Мы защитились молчанием. Это было единственное, что нам оставалось, чтобы не наброситься друг на друга с диким визгом, чтобы не начать кусаться и царапаться. Выяснять отношения более спокойным образом мы не могли — нам обоим было слишком не по себе.